II. ГОЛОСА ТАКИЕ РАЗНЫЕ ЗВУЧАТ...
* * *
Не пекусь о пиитических красотах,
Не расцвечиваю вымыслами стих...
Но душа моя — участок на шесть соток,
Что засеян семенами душ иных.
И когда приходит срок, какой положен.
Пробуждая ото сна мой странный сад, —
Прорастают стебли судеб непохожих,
Голоса такие разные звучат.
ПОСМЕРТНЫЙ МОНОЛОГ из 1980-ГО
— Меня не съели свиньи, Бог не выдал —
Я просто взял и вышел в никуда,
Я столько раз играл свою погибель.
Что умер без особого труда.
Меня не одолели яд, и шпага,
И прочие орудия убийств.
Я столько раз живой вставал из праха,
Что мне и мертвому кричали «Бис».
И публика на площади гудела,
Толкаясь и досадуя слегка |
На то, что задержали вынос тела
Чрезмерно после третьего звонка.
Теперь меня печатают посмертно
Изящными столбцами, как меню, —
Как будто бы звучат аплодисменты
Эффектному финалу моему.
Я пережил и двадцать шесть, и тридцать.
Свой тридцать третий и тридцать седьмой...
Стихи мои, я вам мешал пробиться.
Наверное, лишь тем, что был живой.
ЛИЦЕДЕИ
Живем — как будто репетируем
Придуманную кем-то пьесу,
Где вписаны дела интимные
В спираль всесветного прогресса.
Вживаясь в роли добросовестно,
Мы замысел не искажаем —
Любовь, работу и бессонницу,
Восторг и гнев изображаем.
Порой сознанье только мучает,
Как гложет жажда после водки.
Что дни и годы наши лучшие —
Лишь режиссерские находки.
Чужая воля машет крыльями
В ненатурально резком свете.
И разве вспомнишь — кем же были мы
Вне мизансцен и реплик этих?
И мир меж травами и тучами
Без лицедейства нам несносен:
Звезде — звезду играть поручено,
А сосны — учат роли сосен.
Спектакль хорош — под стать шекспировым!
Душа вот только занемела:
Живем — как будто репетируем,
Да состоится ли премьера?..
ТАЕЖНОЕ ТРИО
1. Вертолет:
— Я лечу, рокоча,
над матерым, нахмуренным лесом,
Я кажусь кедрачам
то ли карой небес, то ли бесом.
Я — разведчик тайги,
человечий опричник покорный. |
Мы с тобою — враги,
веприй край, где ни тропочки торной.
Здесь дорога пройдет,
что маячит на картах рабочих.
Это я, вертолет,
бездорожью погибель пророчу!
Среди дичи и мглы
все равно мне поляна найдется...
Пусть теснятся стволы,
будто темные стены колодца, —
В этот лес вековой
прямо с неба вхожу чужеземцем —
Словно плоти живой
примеряют железное сердце.
2. Летчик:
Моя профессия — пилот.
И рифмовать ее с полетом
Привычно бравым стихоплетам:
Звучит легко — и без хлопот.
Когда бы знать они могли,
Строча уверенно и рьяно,
Что как присохший бинт от раны,
Я отрываюсь от земли!
Неверующий, не берусь
Судить, как ангелам леталось.
Но я не ангел. Быт, усталость,
Сомнения — мой тяжкий груз.
Я сросся с ним. Я не хочу
И не умею быть крылатым.
Оставить этот груз? Куда там!
Беру с собой, когда лечу.
Но чувствую, что груз тяжел
Для винтокрылого верблюда.
Хотя и терпит он покуда,
Уздой железной запряжен.
Ну что ж, давай, машина, — вниз!
Впервой ли нам в тайге посадка!
Лишь в плешь меж крон винтом вписаться.
Прошу тебя — не ошибись!
Ошибся
3. Лес:
— Я — лес.
Ты — вне.
Я весь
Во сне.
Не лезь
Ко мне.
Я — кедр,
Я — ель.
Верх — ветр.
Низ — прель.
Глубь недр
Не мерь.
Мой миг —
Твой век.
Мне дик
Твой бег...
(Пал крик
В мох, в мех...)
Мрак тих.
Ух... Эх...
Ух... Эх...
Ух... Эх...
Ух... Эх...
Ух... Эх...
P.S.
ЛЭП идет по тайге. Маршируют опоры —
Тащат свет сквозь чащобу на дюжих плечах...
Гулко валится кедр под железным напором.
Пихты, падая замертво, глухо кричат.
Лишь останутся кольца на пнях годовые.
Точно гербы династий былых родовые.
КЛИНИЧЕСКАЯ ТРОИЦА
I. Поэт:
— В Корсаковской клинике — словно бы в раю:
Вволю ем, и пью, и сплю, и стишки кропаю,
И не очень складную жизнь-судьбу свою
По кусочкам, будто пазл, снова собираю.
В Корсаковской клинике психам — благодать!
И законы тут свои, и своя валюта:
Жизни час за пачку чаю можно здесь отдать.
Сигарету поменять — на одну минуту.
В Корсаковской клинике жизнь — без катастроф:
Никаких сердешных мук, Ельцин и не снится.
Каждый здесь по-своему счастлив и здоров,
Ну а если кто несчастлив — счастье вгонят
шприцем.
В Корсаковской клинике — сквозь окошки свет:
Серебристый в правом он, золотистый в левом...
Милый друг мой, как мне жалко,
что тебя здесь нет:
Вот бы зажили вдвоем, как Адам и Ева!
2. Заложник:
— Жить бы мне, как встарь, — греша
Весело и пофигистски.
Но в заложниках душа
У Настасьи-террористки.
Держит пленником меня
И того гляди замочит.
Да, такая вот фигня:
Не понять — чего же хочет?
Я имею бледный вид,
Будто режут без наркоза,
А она себе молчит —
Издевается, стервоза!
Что тебе — конфет кило
Или борт до Тель-Авива?..
А она посмотрит зло
Или усмехнется криво.
Может, из двоих из нас
Кто-то в кайфе или бредит?
Только чувствую, что щас
Моя крыша точно съедет.
И, рехнувшись, погляжу
На шахидочку в экстазе.
«Я люблю тебя, — скажу, —
Не пущай меня, Настасья».
3. Кремлеман:
— Путин я! Чеченов я мочу
В ихних же сортирах, как котят.
Я не то что зверь, но я хочу
Не того, чего они хотят.
Путин я! Российский президент!
Мне дела большие по плечу.
Ежли против кто, дак я в момент
Всяких супостатов замочу!
Путин я! Избрал меня народ.
Дал ярлык на царство Вашингтон.
Я и либерал, и патриот —
Всем хорош со всех моих сторон.
Путин я! Кто мне не рад, боись —
Вмиг я всех свободе научу.
Даром, што ль, пахан мой — царь Борис!
Я еще похлеще закручу.
Я вас доведу путем реформ
До единства, возрожденья до!
А с врагом — короткий разговор:
Кто там против гения дзюдо?!
Кто там врет, что я ворам не враг.
Что и сам я в том дерьме увяз?
Крестный мой — бессребренник Собчак,
Кореш — светоч честности Чубайс!
Гадом буду, воли не видать.
Если кодлу не введу в закон!
Всем я вам теперь — отец и мать,
Петр Великий и Наполеон!
Впрочем, нет — Наполеона я
Выше на две с лишним головы:
Когти рвать не стану из Кремля,
Мне до фонаря пожар Москвы!
Снова править мой пришел черед.
Эй, народ, в колонне подтянись!
Если кто не сдохнет — тот придет
В зону процветанья — в путинизм!
ГИМН «ЕДИНЫХ»
— Ах, весенняя ворона
На березе белой!
Ты с рассветом город сонный
Будишь песней смелой.
Страстно кличешь ты и властно
На большое дело.
Ах, ворона, ты прекрасна
На березе белой!
Голос птицы поднебесной
Звонче меди трубной.
Нам не страшен с этой песней
Путь крутой и трудный.
Как один, сольемся в хор мы
И подхватим глас твой:
«Слава ррынку! За рреформы!
Путина — на царррство!»
И под звук вороньей песни.
Радостной и смелой.
Всех, кто против, — мы повесим
На березе белой!
РАССТРЕЛЯННЫЕ НА ПРЕСНЕ
— Мы под хищным свинцом
полегли, как под градом трава,
И каратели шли,
упирая в расстрелянных ноги.
Пусть простит им Господь,
если воля его такова, —
Мы своих палачей
не простим — мы ведь люди, не боги.
Матерились мы всласть
перед тем, как на землю упасть,
На трусливых вождей,
что не выдали нам автоматы.
Безоружными мы
защищали Советскую власть
И, при жизни цивильные,
приняли смерть как солдаты.
К примиренью зовут
патриарх нас и митрополит.
Заслоняя тем самым
убийц хладнокровных от кары, —
Ведь у них ничего
не прострелено и не болит.
Не давили их танки
и в спину не били «бейтары».
Мы изведали цену
молебнов и скорбных речей
Тех, кто с нами не встал
пред наколотой стаей ОМОНа.
Бога всё-таки нет,
если он не казнил палачей,
Не отмстил за расстрелянных
мощью божественных молний.
Бога всё-таки нет,
если после расстрела уже
Нас газетные бесы
убийцами изобразили,
Черной злобой блевали
на нашем святом рубеже
И зловонною ложью
мочились на нашей могиле.
Неужели опять
уговаривать их и стыдить?
Липким страхом смердит
нераскаянное словоблудье...
Суд им будет не Божий —
мы сами придем их судить.
И во имя людей —
мы безжалостны к нелюдям будем.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
— Подгоню своего иноходца,
Отощавшую волчую сыть.
Нам — сражаться, мой конь, нам — бороться.
До того ли сейчас, чтобы жить!
И поймет меня конь, и поскачет
Крупной рысью на вражую тьму...
А по мне моя женка заплачет.
Кобылица заржет по нему.
Нам и вправду-то жить рановато.
Ну а жизнь отдавать — самый раз!..
Вот уж детушки и жеребята
Поживут за себя и за нас!
И с ухваткой, незнамой доселе.
Куш богатый сумеют сорвать
С чужеземца за землю Расею,
За которую нам помирать...
МОНОЛОГ «СОВКА»
— Непреставленного хороня,
С миною и скорбной, и суровой
В прошлое списали вдруг меня.
Чтобы не мешался в жизни новой.
Я сперва морально был убит,
В глухоманку сосланный такую...
Глядь, а в прошлом — жизнь моя кипит.
Дух просторы пашет, плоть токует!
И явилась мысль шальная мне,
Рассужденьем взрощенная дошлым:
Если в прошлом я живой вполне —
Живы ли, кто не со мной, не в прошлом?
Хрен им всем! С тоски не стану выть
С видом вымирающим, как ящер:
Лучше в настоящем прошлом быть.
Чем в ненастоящем настоящем!
ОТШЕЛЬНИК
— Я живу внутри звезды,
Угнездясь уединенно, —
Точно сажень средь версты
Или шишка в туче кроны.
А кому-то звездный свет
Ворожит неотвратимо.
Только мне и дела нет,
Всё равно мне, всё едино —
Кто звезду ночами ждет.
От речей ее дуреет,
И кого она сожжет,
И кого она согреет.
Потому что я живу
Изнутри, а не снаружи.
Радиусов рандеву
Наблюдаю, бью баклуши.
А когда-то под звездой
В штормовой блуждал юдоли,
Плыл, крутой и молодой.
По солено-горькой воле.
В небе хмуром луч искал,
Вроде странника Улисса...
Но скитаться я устал
И сюда переселился.
Снял со временем бинты
И займусь, быть может, йогой...
Я живу — внутри звезды.
Вне любви ее жестокой.
ПЕССИМИСТ
— Ну ей-богу же, не стоит резать вены:
Было прежде так, и будет после нас —
Может женщина любить самозабвенно,
Но однажды — обязательно предаст.
Даже в небо бесконечное взлетая,
В безоглядное впадая забытьё,
Всё равно она по сущности — земная.
Ты же — инопланетянин для нее.
Всё равно её однажды плоть и сердце
От созвездий вниз покличут, как домой.
Ей предать инакополого пришельца —
Значит верность соблюсти себе самой.
Вспомни миг ее горячего объятья —
И скользнувший меж лопаток холодок...
Снова женщина с тобой порядка ради
Повторила неусвоенный урок.
ОПТИМИСТ
— Как интересно быть несчастным!
Оно почти что благодать:
Из шансов тысячи — ни шансом
На счастие не обладать!
И это полное несчастье,
Крутое пойло тайных слез.
По временам едва ль не слаще.
Чем сладостный блаженства морс.
Сколь безупречно всё хреново,
Сколь безнадега велика!..
Как ощущенье это ново,
Свежо — до той поры, пока
Весенних бредней перекличке
Я малодушно не вниму
И не вернусь к дурной привычке —
Надеяться назло всему!
ТРИПТИХ: ВОЛЬНЫЕ
ПЕРЕЛОЖЕНИЯ С ДАМСКОГО
ЛЮДМИЛА ТУРОВСКАЯ:
«Броня крепка!»
Людмила — не только поэт духовного
Сопротивления, но и летописец бурной и
нелегкой судьбы московского трамвая.
Отсюда — ласковое дружеское прозвище:
«Трамвай Людмила».
— Мужчины! Где у вас чутье и такт,
Что имя сопрягли мое с трамваем?
Иной я транспорт: не трамвай — а танк,
Что крут в атаке и непробиваем.
Мой дед на танке штурмовал Берлин.
На Кремль наехать нынче я готовлюсь.
Пусть враг дрожит: убоен мой калибр.
Броня крепка... Но сколь изящен корпус!
Я траками, и пушкой, и броней
Пройдусь по «демократам» по-советски.
За мной, пехота верная! За мной,
Бойцы Беляев, Гревцев и Прилепский!
Пусть даже и не снится нам покой —
Ведь нас ведут победною дорогой
На тот рубеж, где вспрянет род людской,
Товарищ Пушкин и товарищ Гоголь.
I
А всех «господ» — посадим на «губу»
И падежи штудировать заставим:
«Борьба! Борьбе! Борьбою! На борьбу!..»
Так завещал наш вождь товарищ Сталин.
Товарищи! Сраженья пробил час!
За нами Волга наша, лес и пашня.
Мне не страшны граната и фугас —
В бою святом моя не съедет башня.
И потому — равнение на танк!
Раздавим либеральные поганки!
Прорвусь к победе я сквозь дым атак.
Агитки брошу — и примусь за танки*.
(*Танки — классические японские пятистишия.)
ВАЛЕНТИНА БЕЛЯЕВА:
«Я — изба!..»
Я за то благодарна судьбе.
Что мне выпало русской родиться.
Что в душе, как в просторной избе,
Вера вечная в лики и лица...
В. Беляева
— Ни венцом, ни крыльцом не слаба
И наличников вязью пригожа...
Я — родимой деревни изба.
Поглядите: ведь правда, похожа?
И судьбе своей радуюсь всласть:
Я — не чум, не вигвам и не юрта.
В черноземных полях родилась,
А не в штате каком-нибудь Юта.
Щами, кашей щедра моя печь,
А на праздник, хмельно и удало,
Так звучит во мне русская речь —
Никому не покажется мало!
Всё при мне — хлев, амбар, огород:
Пред иными не стыдно дворами!
А снаружи, у новых ворот —
Завсегда мужики, как бараны.
Видно, нравятся им ворота...
Ну так что ж — я им, чай, не чужая.
Вот ужо завершится страда —
Я спою им, я им прочитаю
Стих про то, как прекрасна судьба —
Чадом кровным быть пастбищ и пашни.
Я — просторной России изба...
На верхушке жулебинской башни*.
(*Жулебино — прежде подмосковная деревня, ныне столичный микрорайон.)
ДОЧЬ НАДЯ:
«Это просто красота!»
— Приснился мне крутой кошмар:
Явился мне большой кальмар!
...А может, тоже видел он
Меня в ночи, как страшный сон?
* * *
— Зимним утром толстый кот
Важно по снегу идет.
Посмотрите на кота —
Это просто красота!
Снег большой, пушистый, белый.
Кот большой, пушистый, черный.
Третья часть
 |
 |
Песни
Поиск
Друзья сайта
Фонд памяти "ОКТЯБРЬ-93"
 |
Среда, 18.12.2024, 16:14 |
| Приветствую Вас Гость | RSS | |
| Поэзия Владимира Гревцева | Главная | Регистрация | Вход |
II. Голоса такие разные звучат... |