III. Родная моя беда
* * *
О нет, поэтов старых не бывает!
Поэты молодыми умирают —
От голода, от яда, от петли,
От голоса, от взгляда — от любви.
* * *
Ничего совсем не случилось —
Просто что-то произошло...
Почему же, скажи на милость,
Вдруг меня судьбой обожгло?
Не пойму ничего, не знаю...
Только ясно, что сквозь года
Ты — небесная, ты — земная,
Ты — родная моя беда.
* * *
...А вдруг не приземлится самолет
И будет тыщу лет летать кругами —
Как рыба ходит рядом с берегами,
Но никогда на сушу не войдет?
Пластинке нескончаемой сродни
Под нами — молодыми и седыми —
Кружиться будут в клочковатом дыме
Дороги, рощи, городов огни.
И в наши вечных несколько минут
Все те, что любят нас и ожидают,
Поверят в нашу смерть и отрыдают,
Жизнь проживут, состарятся, умрут...
Но как уютен аэромирок
В ленивом ожидании посадки!
Посасывает мальчик сон свой сладкий,
И женщина листает «Огонек».
Плывет в стекле янтарный небосвод,
Мы смотрим вниз — на кроны и на крыши...
Окаменел янтарь. Шасси не вышло.
Не может приземлиться самолет.
* * *
У мальчика в садике санки украли —
Обидно до слез...
Он плачет, поскольку до тихой печали
Пока не дорос.
Он вечера ждет, когда папа и мама
С работы придут —
Два сильных волшебника, ласковых самых,
И санки найдут.
Но папа и мама помогут едва ли,
Им не до того:
У мамы — мигрень; а у папы украли
Его самого...
ДЕТСКАЯ ЖАЛОБА
Хочу в воде как рыба плавать
Как будто медленно лететь
Там можно иногда поплакать
Там слез не разглядеть
* * *
Ты придешь, соскучась и любя...
Что же дрожью веет от тебя?
Ты приносишь нежность и тепло...
Что же за спиной твоей темно?
И ловлю в глазах твоих испуг,
Если ветер стукнет в стекла вдруг.
От кого, звереныш мой, бежишь,
Что за бред забыть со мной спешишь?
* * *
Назови мне имена измен —
Не свихнусь, не сдохну, не уйду.
И тебя не утоплю в пруду —
Человек я все-таки, не зверь!
Не спою, гитарою звеня:
«Стороной любовь прошла, как слон!»
Просто верность нынче — моветон,
А раз так, то надо изменять.
Изменяет дереву листва —
Лишь покрепче б ветра был порыв...
Изменяет клавишам мотив,
Изменяют голосу слова...
Изменяет рекам чистота,
Зеркало — лицу, товар — купцу,
Грек — гречихе, а свинья — свинцу...
Стало быть, измена — правота.
Глянешь — дева сразу с четырьмя
Изменяет сразу четырем...
Все довольны, все живут добром,
Мир и благодать промеж имя.
Верность — будто в тропиках пальто.
Ревность — хуже: как с вареньем хрен..
Назови мне имена измен.
Я б — назвал, когда бы было — что.
ВЕДЬМА
Господи, да ты ведь ведьма, сволочь!
Знаю, как ты зла на светлый день.
Черной кошкой обернешься в полночь
И пошла шататься черт-те где!
Сколько душ ты прежде загубила!..
Но теперь — безвредна в той гульбе:
Я лишил кошачьи когти силы
Тем, что руки целовал тебе.
* * *
...Нет, я тебя не понимал,
Когда средь полночи однажды
Тебя за плечи обнимал,
Изжаждавшись по чувству жажды.
Но в одиночестве, в бреду
Любовно, яростно и просто
На свой язык переведу
Твою тоску и сумасбродство.
Быть может, это ни к чему...
Но, тьму и свет переплетая,
Тебя я все-таки пойму,
это — выше обладанья.
Пускай горит во лбу клеймом
На развлеченье ближним нашим,
Что я нашел в себе самом
Твое бесчестье и бесстрашье.
Прости, что беден перевод, —
Так мало слов на белом свете! —
Но он похож на горький плод,
Который сорван с райской ветви.
Коль есть Господь, скажу ему:
«Ее не надо гнать из рая —
Я на себя вину приму,
На свой язык перелагая!..»
ДОНОР
Ворожила, кружила и жгла...
И в отчаянный искренний миг
Ты любовь мне, как донор, дала —
Ту, что плещется в жилах моих.
Далека, молода, холодна,
Легким бликом растаешь в толпе...
Всю любовь мне, как донор, дала,
Не оставив ни капли себе.
* * *
Это мне прокаркал ворон во поле,
Провещала роща ветерком:
«В этой жизни, чтоб тебя не слопали,
Надо притворяться дураком».
Слали тучи телеграммы дождиком,
Предрекал каурка — волчья сыть:
«В этой жизни, чтобы слыть художником,
Им нельзя ни в коем разе быть!»
Это мне шумел покров растительный
И пурга не уставала выть:
«Хочешь быть любимым — упаси тебя
Господи, однажды полюбить!»
* * *
Не призываю певческую славу,
Судьбу свою о счастье не молю,
Поскольку я, как видно, не по праву
Стихи пишу и женщину люблю.
Хоть чувство чисто и строка красива,
Да только оттого еще стыдней,
Что пÓшло я живу и суетливо,
Что множу ряд пустопорожних дней.
Оставь меня в житье моем неладном,
Господь, и забери дары свои:
Мне не сравняться со своим талантом,
Не дорасти до собственной любви.
* * *
Когда о предательство
вдруг расшибаешься лбом,
Гордись, что недаром
пришлось тебе голову класть:
На фронте любовном —
да как и на прочем любом —
Почетней погибнуть солдатом,
чем жертвою пасть.
Солдатом погиб ты.
Ведь все-таки был на коне,
Заставил однажды кого-то
от счастья рыдать.
Что было — прошло.
Но и этого хватит вполне:
Кого не любили,
того невозможно предать.
Был жертвой — Петрарка.
А ты — современный поэт,
Не вздохом «Увы!» захлебнулся,
а криком: «Ура!»
Как стягом пробитым,
покроют под гробом лафет
Простой простыней,
что тебе постилали вчера.
* * *
Лист, будто след, горит в подмерзшей луже,
Вороний крик, как лист, кружит в тиши...
Октябрь похолодевший
наши души
Оттачивает, как карандаши.
И чертит карандаш,
почти по-детски,
В пустых ветвях у сквера на краю
Рисунок без прикрас, косой и резкий:
Как ты уходишь прочь, как я стою...
ОСЕНЬ
На берегу небес открытых,
Где плещет мокрый листопад,
Две жизни, временем забытых,
Соединенные, стоят.
И поздно петь, и плакать поздно,
И рваться вверх, и падать ниц...
И две души — как птичьи гнезда
Уже без птиц, уже без птиц.
РАЗРЫВ
Молчание твое — как гром, как глас
Над головой моею: «Vae victo!..»
Уйти, уйти, не подавая вида,
Что побежден, — вот главное сейчас.
Назад к тебе заказаны пути,
Но черен и смертелен путь ухода.
Вне плена твоего мне нет свободы...
А все-таки — уйти, уйти, уйти!
И я уйду. Уйду, уйду, уйду.
Хотя бы до угла, да не завою,
Пытаясь унести с моей бедою
Всю — на судьбу вперед — твою беду...
* * *
Все можно объяснить. Да только надо ль?..
Уже — смотри — любовно клекоча,
Слетаются стервятники на падаль:
На кровь, на плоть — она теперь ничья.
Мерцает гильза тусклым желтым глазом
Из пыли на протекторном следу:
Видать, стрелок подумал, что промазал, —
Навскидку, из машины, на ходу...
Уже, достав до сытой острой пули,
Сердито клюв кривой её долбит...
И призраком предсмертный бег косули,
Утратив плоть, в безбрежности парит.
* * *
Уйти из памяти чужой,
Прикрыв тихонько дверь...
Никто не крикнет вслед: «Постой,
Куда же ты теперь?!»
Там по тебе не будет слез,
И быстро сгинет след —
Дымок от пары папирос
Да в три цветка букет.
Дверь затвори и знай — сюда
Не постучать уже...
А за порогом — темнота,
Которая в душе.
* * *
Хорони свою любовь
Под веселые гитары!
Беззаботно, разудало
На поминках песни пой.
Хорони под шум и гам,
Средь толпы, но в одиночку —
Так, как воют волки ночью,
Морду вскинув к небесам.
Хорони ее тайком
В откровенности постели,
В том и в этом женском теле,
Будто во поле нагом.
Над всевластием любви
Вновь победу торжествуя,
Весь твой век ее — живую,
Молодую — хорони...
* * *
В парке старом черно-белом
Хороню любовь мою.
Над прудом заледенелым,
Шапку снявши, постою.
* * *
«Коварная, играла ты со мной»,
Покуда я, лопух, тонул в блаженстве.
Ты властвовала тонко и умнÓ —
По-женски тонко и умно по-женски.
«Коварная! Разбила сердце мне!..»
Но все-таки за орган сей разбитый
Я отомстил тебе — тем, что во сне
Тебя увидел дурою набитой.
МОНОЛОГ ПОВЕСЫ
«Я хочу тебе понравиться,
Потому что не скопец и не дурак.
Полюби меня, красавица,
Не за стать и не за деньги — просто так!
Здесь постылое веселие,
Скушный смех, и даже слезы здесь глупы.
Чтоб уйти со мной отселева —
Ради этого хотя бы полюби!
Стай вороних крик над городом,
Облака над ним нависли, как свинец...
Мне морили душу голодом,
И душа осатанела наконец.
Чтоб она не взвыла матерно,
Не обидела бы нищих и калек,
Кто-то ж должен понимать ее,
Пусть хоть женщина — ведь тоже человек...
Впрочем, это все красивости,
Это пошлости. Прощения прошу.
Не угодно Вашей милости —
Я пойду тогда другую приглашу.»
* * *
Ничего любовь не может —
Лишь терпеть, терпеть, терпеть...
Из осколков радость сложит
В сырость, в слякоть, в гололедь.
Ничего любовь не может —
Лишь прощать, прощать, прощать,
День один, что в счастье прожит,
Возвращать и возвращать.
Ничего любовь не может —
Только ждать, и ждать, и ждать.
Все обиды подытожит,
Чтобы разом оправдать.
Только верить в милость Божью,
О несбыточном молить...
Ничего любовь не может —
Лишь любить, любить, любить.
* * *
Окруженье, осада, блокада
Одиночества и пустоты...
Возле дома следы листопада
Вижу утром, как вражьи следы.
Дни тягучи, и ночи кромешны.
И душой пред собой не криви:
Нет спасения, кроме надежды,
Нету выхода, кроме любви.
* * *
Дай мне снова повториться,
Легким снегом притвориться
На твоем пути.
В наш давнишний день заветный
Тихой тенью незаметной
Заново войти.
Дай мне снова той неволи,
Той свободы, света, боли,
Первой встречи глаз,
Утра после первой ночи —
Той, что, молнии короче,
Влет пронзила нас.
Дай мне тайну, но не дай мне
Вновь привыкнуть к этой тайне,
Вновь убить ее...
Дай сквозь горечь и забвенье
Первое прикосновенье
Вечное твое.
РЕКА
Я не озеро. Я река.
Как мучительно быть рекой!
И прекрасные берега,
Те же самые, но другой —
Что ни миг — волной омывать,
К самому себе ревновать,
Самого себя забывать.
Никогда не вернуться вспять —
Рок заклятие рек реке:
Пропадать, всю жизнь пропадать
В расставании, вдалеке!
Не сдержать своего пути,
Хоть готов ты любой ценой —
Чтоб купальщице юной одной
Снова в прежние воды войти.
Как бы нежно ее обняла
Та, единственная волна,
Что была в нее влюблена,
Та, что нынче за сотни верст
О пороги тоску свою рвет!..
* * *
Всё не могу душой с тобой расстаться я,
Пускай порой так этого хочу:
Одновременно и сошел на станции,
И по верстáм в вагоне я качу.
И до сих пор всё верит в невозможное
Она, душа, меж неба и земли:
Что делим мы, как прежде, дни дорожные
Или вдвоем на станции сошли...
* * *
Не о давнишних днях грущу —
Пустая то игра —
Не прошлогодний снег ищу,
А тот, что шел вчера.
И невесом, и чист, и тих,
Тот снег на будничный язык
Был непереводим
И неделим для нас двоих...
А нынче я один.
* * *
Жду молча, у дороги стоя,
Под снегопадом, под листвой,
Я — обветшалый дом, тобою
Покинутый — но все же твой.
* * *
Видели все на свете
Глаза мои — и вернулись
К вам, белые хризантемы.
Басё.
Кружит печаль, сужая
Вокруг меня следы.
Ты стала мне чужая,
Но это полбеды.
Клыки коль кажет даже
Обида иногда —
Ты для меня все та же,
И в этом вся беда.
* * *
В другой руке теперь твоя рука,
Ты на ином пути, мой друг. Иди же!..
И светишь мне уже издалека,
Но в памяти становишься все ближе.
Любимая! Хочу я претворить
То, что утрачено, — в то, что хранимо.
Как жаль, что ничего не повторить...
Как хорошо, что все неповторимо!
* * *
Я не забыл, что значит быть счастливым:
Кричать: «Люблю!» —
и не шептать: «Прости..
Прилетам птичьим и морским приливам
Роднёю быть и счета не вести.
Я не забыл, что значит быть счастливым:
С улыбкою и в рост на пулемет
Идти — таким цветущим и красивым,
Какого даже пуля не берет.
Я не забыл, что значит быть счастливым:
Не сея, урожаи собирать
И, веруя надеждам самым лживым,
Той верой их сбываться заставлять.
Огонь и мрак шутя трепать по гривам
И, задолжав, остаться не в долгу...
Я не забыл, что значит быть счастливым.
Я только быть им больше не могу.
* * *
Куда торопиться черному камню
с зеленою бородой,
Вне волн лежащему, вне времен
в глухой глубине морской?
Куда торопиться тебе, верста,
на самом краю земли?
Куда торопиться пеплу моста,
который уже сожгли?
И неудачнику-беглецу, что первой пулей убит
Вполне естественен и к лицу
неторопливый вид.
Куда торопиться тебе, народ,
когда до ручки дошел, —
Хуже не будет — некуда хуже —
и это уже хорошо.
И мне самому торопиться куда,
пытаться спасти и вернуть?
Уже случилась моя беда,
я с ней поживу как-нибудь.
Я с ней поживу, и привыкну к ней,
и станет она родной.
Надежда — любовницей мне была,
беду — назову женой.
Вот только б за счастьем опять не погнаться
а так — хорошо и с бедой.
Куда торопиться черному камню
с зеленою бородой!..
* * *
Снова листья весной прилетели,
Чтобы ветки родные найти...
Почему заживают потери —
Те, что были смертельны почти?
Лица женщин, прощальные даты,
Как порезы на теле души,
Болью свет застилали когда-то,
Но поблекли потом и сошли.
Как я бился! Как лез я на стены
В дни разрывов! Но понял теперь:
Убивает меня постепенно
Жизнь, лишая бесценных потерь.
* * *
Плещет листьев щебечущих стая,
В теплых странах закончив гастроль...
Не от боли утрат помираю —
Оттого, что утрачена боль.
ПО МОТИВАМ СТЕЙНБЕКА
Над прибоем, перед бездною
Стань — и с небом пошепчись.
Приручи звезду небесную —
И пусти ее пастись.
Щеки солоны, и ночь чиста.
И кому твое «Прости»?
От свободы одиночества,
Как из плена, не уйти.
А звезда с тобой останется,
Прирученная уже, —
Рано ль, поздно ль, но потянется
К отраженью, что в душе.
* * *
Не берег свои годы и дни не считал,
Как на деньги дурные пируя.
Я одну половину убогим раздал
И пропил половину другую.
Но когда пировал, и когда пропивал,
И когда раздавал, не считая, —
Я про смерть забывал, и счастливым бывал,
И на миг был бессмертен тогда я.
* * *
Во многом знании — печаль несметная.
Но в буйном неразумии своем
Вопросы, изначально безответные,
Мы слишком часто жизни задаем.
И губим душу, с яростью несытою
Ища несуществующий ответ.
Что хуже, чем ломиться в дверь открытую?
Ломиться там, где двери вовсе нет.
Так трудно совладать с тоскою жадною,
Так жгуч соблазн — сорвать с беды печать!
Хоть за вопросы те, что были заданы,
Самим же нам однажды отвечать.
ШУТОЧНОЕ
Ясность покидая, как уют,
Я вхожу — с опаскою, но храбро —
В чащу, где чудовища живут —
Ахинея и Абракадабра.
И шагаю, побледнев с лица,
Думая: «Раз надо — значит, надо!»
Я настроен биться до конца,
Берегитесь, сумрачные годы!
Я вас изничтожу на корню
Разума убийственною силой!
И под дубом вас похороню —
И вздохну над вашею могилой...
МОЛИТВА КОРОЛЕВСКОГО ШУТА
Я шлю во мрак свой шепот еле слышный,
Как шлет свой блик свеча ночной порой:
Яви мне милость, Господи всевышний,
Верни мне веру в правду и добро.
К тебе дойдет мой одинокий голос
В глухой тиши, когда другие спят...
Прости мне, что в поклонах я не горблюсь,
Когда молюсь, — ведь я и так горбат.
Как герб иметь положено по штату
Вельможам — так и горб положен мне:
Твоею волей все шуты горбаты,
Как будто тяжесть носят на спине.
Где мельтешат одежд павлиньи перья,
Где хор придворных приторен сверх мер,
Таскаю ношу честного неверья,
Нелепую среди притворных вер.
Властителям, пресытившимся лестью,
Как рвотное, нужны порой шуты.
И при дворе, и в целом королевстве
Я с королем — единственный — на «ты».
Я зло шучу над ним без страха казни:
Защитой мне — дурацкий мой колпак.
Шута издёвки трону не опасны,
Опасен трону молчаливый враг...
Я бормочу свою молитву глухо,
Несвязные слова бросаю в ночь.
О Господи, какая это мука:
Все понимать — и ничего не мочь!
Вот мой король. Он говорит пространно
О благе для народа своего.
Он сверг отца — кровавого тирана —
И в подземелье отравил его.
Льстецами назван королем свободы,
Восторгов шквал приход его встречал...
Но вижу: не убавилось работы
Ни соглядатаям, ни палачам.
..Я помню: молодая королева,
Та, перед кем немел, боготворя,
Пришла ко мне в каморку — и велела:
«Хочу тебя, горбун. Бери меня!»
А после, равнодушно и устало,
От зеркальца не повернув лица,
«Гордись, презренный шут, — она сказала, -
Ты был последним из мужчин дворца...»
Я знаю: мой удел твоею мерой
Отмерен, и не вправе я роптать,
И пониманье несовместно с верой,
Но дай мне, Боже, верующим стать!
Нет на земле добра, любви и света.
Всесильна ложь. Непобедима тьма.
Но лучше быть слепым, чем видеть это.
Дай веру мне. Лиши меня ума.
СОВРЕМЕННАЯ ЭЛЕГИЯ
Так непраздничны наши утехи —
Наспех жизнь поиметь, не любя...
Друг о дружку стучат, как орехи,
Души, замкнутые на себя.
Так нерадостны радости наши!
Вразнобой наши весла гребут,
Будто ложки, что шастают в каше
Слов, вещей, и потреб, и минут.
Так негорестны наши разлуки!
Так привычно — опять и опять
Во вселенской отчаянной муке
Муки собственной не признавать...
* * *
Что еще тебе надо, скажи,
Почему ты не знаешь покоя?
Ты отведал и правды, и лжи,
Но не выбрал ни то, ни другое.
Что еще тебе надо, ответь!
Вновь кренишься ты, выйдя из крена.
Хочешь глухо молчать, хочешь петь —
Чтобы все это одновременно,
Чтобы был из брони, но раним,
Чтобы верность и ветреность — вместе!..
Стало вечным распятьем твоим
Параллельных прямых перекрестье.
Сладок смуты смертельный недуг,
Манит смертная ясность в ответе…
Выбираешь ты третье из двух,
Потому что ты сам — это третье.
ОЖИДАНИЕ ЛЮБВИ
Бесконечно ожидание любви.
Под рокочущим неоновым дождем,
Под отчаянными ливнями листвы —
Ожидаем, если даже и не ждем.
Даже если нам любовь дана сполна –
Прирученная домашняя звезда,
Даже пусть она кому-то не нужна—
Все равно без ожидания нельзя.
Не отречься от него и не избыть,
И зачем оно мерцает — не узнать —
Над умением добиться и добыть,
Над стремлением догнать и перегнать.
Пусть не сбудется — совсем не в этом суть.
Пусть ни имени, ни облика вдали...
Умирает и любовь когда-нибудь,
Но бессмертно ожидание любви.
* * *
И снова колес бесконечна чеканка —
Как рифмы гитарный повтор...
Раскинь мне на счастье, дорога-цыганка,
Потертые карты платформ!
Такие привычные, лживые карты
Раскинь вдоль стальной колеи:
Чужих ожиданий мгновенные кадры —
И вехи, и чётки мои.
Гадай же, цыганка, звени же, дорога,
Монистовой гривной-верстой!
Ах, как ты щедра, как сулишь ты мне много
За гранью разлуки с тобой...
Вагону навстречу несется пространство,
В осенние трубы трубя...
Всё сбудется — стоит лишь только расстаться
С тобою, поверя в тебя.
Промчится в окне палисад полустанка,
Костра предзакатного дым...
Позволь же, дорога, позволь же, цыганка,
Навек мне остаться твоим.
Возьми меня в табор, просторный, как эхо,
В бездомный, бескрайний твой край...
Туда, куда еду, — не дай мне приехать –
Разочароваться не дай!
* * *
Ой вы, годы мои молодые,
Эти страсти давнишних времен!..
В миг, когда я влюбился впервые,
Разнесло на куски Фаэтон.
Если, мучась горячкой любовной,
Ревновал до затменья ума,
Разражались столетние войны
И косила народы чума.
А когда, позабыв про обиды,
Я признанье свое произнес,
То в пучину сошла Атлантида,
Будто поезд сошел под откос.
Я писал вдохновенные строфы
О глазах твоих — странных мирах,
И за строфами шли катастрофы —
В небеси, на земле, на морях.
Нынче время настало иное,
В волосах у меня седина.
Пусть любовь, как и прежде, со мною,
Но уже не всесильна она.
И когда среди будничных улиц
Молча глянул я в очи тебе, —
Лишь чуть-чуть океаны качнулись,
Да слегка потрясло Душанбе...
ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ
Катят реки вечернего света
Кипяченые воды свои...
Знаю: ходит по городу где-то
Мальчик в ссадинах первой любви.
На главную